Вполне естественно, что я много думал о странных событиях, свидетелем которых стал я на Марсе. Но больше всего ставила меня в тупик непонятная затея старухи заплатить моему хозяину значительную сумму за то, что он убил ее и перенес мозг из ее черепа в череп молодого трупа. Был ли это результат отвратительного религиозного фанатизма, или объяснение этого факта вообще недоступно земному уму?

Я так и не пришел ни к какому решению, когда был вызван рабом и последовал за ним в расположенные неподалеку покои. В комнате, куда меня ввели, я обнаружил ждущего меня у стола с восхитительными яствами хозяина. И не мог я быть судьей кушаньям после долгого поста и много более долгого пребывания на грубом армейском рационе.

Во время еды мой хозяин пытался объясниться со мной, но, естественно, его усилия были бесплодными. Временами он очень возбуждался, а три раза даже клал руку на один из своих мечей, когда я терпел неудачу в попытках понять, что он в конце концов от меня хочет. Действие это все больше и больше убеждало меня в том, что он отчасти сумасшедший. Но в каждом случае он проявлял достаточно самообладания, отводя катастрофу от одного из нас.

Трапеза кончилась, но старик еще долго сидел, погруженный в раздумье. И вдруг внезапное решение, видимо, пришло ему в голову. Со слабым намеком на улыбку он повернулся ко мне и кивнул головой, указывая на предмет, бывший полным курсом барсумского языка. Много времени прошло после наступления темноты, прежде чем он позволил мне уйти. Он проводил меня до большой комнаты, где я раньше нашел доспехи, указал на груду богатых мехов и шелков, которые я должен был использовать в качестве постели, пожелал мне барсумской доброй ночи и ушел, предоставив мне решать задачу: гость я здесь или заключенный?

2. Повышение

Быстро пролетели три недели. Я достаточно овладел барсумским языком, что дало мне возможность беседовать с хозяином вполне удовлетворительно. Кроме того, я, хоть и медленно, но делал успехи в письменности этой нации, которая была труднейшей из всех барсумских письменностей, хотя разговорный язык у всех наций один.

За эти три недели я изучил многое в странном месте, где я был полугостем или полупленным. Мой замечательный хозяин-тюремщик, старый хирург Тунола Рас Тавас, которого я все время сопровождал, присматривался постепенно ко мне, и день за днем перед моими изумленными глазами раскрывались тайны института, которым он управлял и в котором работал практически один. Его рабы и слуги были лишь дровосеками и водоносами. Именно его ум в одиночку руководил иногда благородной, иногда странной и вредной, но всегда удивительной деятельностью, — целенаправленной работой всей его жизни.

Сам Рас Тавас был так же замечателен, как все творимое им. Он никогда не был умышленно жестоким, не был, как я убежден, и преднамеренно злым. Он был виновен во множестве дьявольских жестокостях и подлейших преступлениях, но уже в следующий момент он мог совершить поступок, который, если продублировать на Земле, должен был бы вознести его на вершину человеческого уважения. Можно было с уверенностью сказать, что он никогда не настаивал на жестокости и преступлении по каким-то мотивам, однако нельзя не заметить, что он никогда не настаивал на гуманизме из высоких побуждений. Он имел исключительно научный склад ума, полностью лишенный всякой сентиментальности, которой у него не было ни капли. Это был практический ум, что доказывалось огромными гонорарами, получаемыми им за профессиональные услуги. Однако я знаю, что он оперирует не только ради денег. Я видел его за изучением научных проблем, решение которых не могло ничего добавить к его богатству, в то время как помещение, предоставленное его будущим клиентам, было переполнено богачами, жаждущими пересыпать деньги в его карман.

Его отношение ко мне исходило полностью из научного любопытства. Я являлся проблемой. Я — не барсумец, я был видом, о котором он не имел понятия. Значит, для пользы науки было бы лучше всего, чтобы я охранялся и изучался. Я знал многое о своей планете. Рас Тавасу нравилось выпытывать у меня все, что я знал. Он надеялся получить некоторую информацию, которая поможет ему решить одну из барсумских проблем, ставивших в тупик ученых. Но он вынужден был признать, что я тупой невежда практически во всех областях знаний, и это потому, что земные науки пока на стадии пеленок по сравнению с замечательным научным прогрессом в соответствующих областях на Марсе. Он держал меня при себе еще и затем, чтобы использовать на незначительной работе в своей огромной лаборатории. Мне был вверен рецепт «бальзамирующей» жидкости. Меня научили, как выкачивать кровь из тела и заменять ее на удивительное предохраняющее средство, задерживающее разложение и не изменяющее мельчайших элементов клеток и нервов. Я изучил также секрет нескольких капель раствора, который, будучи добавлен к подогретой человеческой крови, оживляет и возвращает к нормальной деятельности весь организм. Он сказал мне однажды, почему он позволил мне изучать все это, что он держал в секрете от других, и почему он все время удерживал меня при себе в отличие от многочисленных людей его собственной расы, служивших ему и мне на меньших должностях и днем, и ночью.

— Вад Варс, — сказал он, используя барсумское имя, которое он мне дал, настаивая на том, что мое собственное не имеет значения и не практично. — В течение многих лет я нуждался в ассистенте, но прежде я никогда не чувствовал, что нашел кого-то, кто мог бы работать бескорыстно и искренне, не имея причин уйти куда-то и разболтать мои секреты. Ты на Барсуме уникален — ты не имеешь здесь никаких друзей или знакомых, кроме меня. Если бы ты покинул меня, то очутился бы в мире врагов. Для всех ты — подозрительный иностранец — убогий пария во враждебном мире. Здесь же ты будешь занят работой с таким всепоглощающим интересом, что каждый час принесет тебе не имеющее себе равных удовлетворение. Нет, значит, эгоистических причин, чтобы ты покинул меня, но есть причины, чтобы ты остался. Я не ожидаю иной верности, кроме той, которая продиктована эгоизмом. Ты станешь идеальным ассистентом не только по тем причинам, которые я тебе назвал, но и потому, что ты интеллигентен и смышлен. После того, как я осторожно понаблюдал за тобой, я решил, что ты можешь служить мне и в другом качестве — персональным телохранителем.

— Может быть, ты заметил, что из всех, кто связан с моей лабораторией, я один вооружен. Это обычно на Барсуме, где люди всех классов, всех возрастов и обоих полов вооружены. Но многим из этих людей я не могу доверить оружия, так как они убьют меня. Если бы я дал оружие тому, кому могу доверять, кто знает, возможно другие завладеют этим оружием и убьют меня. И те, кому я сегодня доверяю, завтра повернут свой меч против меня. Нет никого, кто не желал бы уйти из этого места к своему народу — только ты, Вад Варс, являешься исключением, потому что тебе некуда идти. Итак, я решил дать тебе оружие!

— Ты спас мне жизнь однажды. Подобная возможность может представиться снова. Я знаю, что ты, будучи человеком благоразумным, не убьешь меня, так как ничего не выиграешь, а все потеряешь в нашем подозрительном мире, где убийство — закон общества, где естественная смерть — один из редких феноменов. Вот твое оружие. — Он шагнул в кабинет. В нем обнаружился целый склад оружия, старик выбрал для меня длинный и короткий мечи, револьвер и кинжал.

— Ты, кажется, уверен в моей преданности, — сказал я.

Он пожал плечами.

— Я только уверен, что знаю вполне область твоих интересов. Сентиментальные люди говорят: любовь, дружба, верность, вражда, ревность, ненависть — тысячу совершенно лишних слов. Два слова заменяют все — личная выгода. Все умные люди понимают это. Они анализируют человека и по склонностям и потребностям классифицируют его как друга или врага, оставляя слабоумным или идиотам, или тем, кто любит быть обманутыми, фиглярскую сентиментальную болтовню.

Я улыбался, пристегивая оружие на доспехи, но сохраняя спокойствие. Ничего нельзя было бы выиграть, что-либо в академическом споре. Я добьюсь лишь того, что мне станет хуже. Но многие из случаев, о которых он говорил, возбуждали любопытство, а один постоянно был у меня на уме — я много раз его обдумывал. Хотя частично кое-что было разъяснено в его замечаниях, я все еще удивлялся, почему красный человек, от которого я его избавил, имел такое непреодолимое желание убить его в день моего пришествия на Барсум. Я спросил его об этом, когда мы сидели, непринужденно болтая после вчерашней прогулки.